ПАЦИЕНТКА

- Терапевт-то принимает? - спросила Анисья звукорежиссёра, зайдя в зал через главный вход (поверьте – это здорово подкупает публику).
- Принимает, принимает, заходи.
Анисья проходит на сцену, видит врача, низко кланяется и садится на край стула.
- Больна, что ли? - спросил Иван Кузьмич.
- Больна я, - сказала Анисья. - То есть вся насквозь больная. Каждая косточка ноет и трясется. Сердце гниет заживо.
- С чего бы это? - равнодушно спросил терапевт. - С каких пор?
- С осени, Иван Кузьмич. С самой осени. Осенью я заболела. Как, знаете ли, супруг Димитрий Наумыч приехал из города, так я и заболела. Я стою, например, возле стола и лепешки в муке валяю. Где-то, думаю, он теперь, Димитрий Наумыч-то? В городе он советский депутат...
- Позволь, бабонька, - сказал терапевт, - ври, да не завирайся. Чем больна-то?
- Да я ж и говорю, - сказала Анисья, - стою возле стола, кручу лепешки... Вдруг тетка Агафья, что баран, прибегает и рукой машет. "Иди, - кричит, - Анисьюшка. Твой-то никак приехал из города и идет будто по улице с чемоданом". Зашлось у меня сердце. Подкосились ноги. Стою дурой и лепешки мну... Бросила после лепешки, выбежала во двор. А во дворе солнце играет, играет. Воздух легкий. А налево, у хлева, желтый теленок стоит и хвостишкой мух пугает. Взглянула я на теленка - слезы каплют. Вот, думаю, Димитрий Наумыч-то обрадуется этому самому желтому теленку...
- Позволь, - хмуро сказал терапевт, - ты дело говори.
- Я ж и говорю, батюшка, Иван Кузьмич. Не сердись только. Дело я говорю... Выбежала я за ворота. Гляжу - Димитрий Наумыч идет. Глянула я на него. Сердце закатилось, икота подступает. Ой, думаю, мать честная, Пресвятая Богородица! Ой, думаю, тошненько! А он-то идет серьезным шагом. Всё городское на нем. И в штиблетах... Ой, думаю, куда ж я такая-то, необразованная, гожусь ему в пару, если он, может, первый человек и депутат советский... Встала я дурой у плетня и ногами не могу идти. Перебираю пальцами плетень и стою. А он-то, Димитрий Наумыч, депутат советский, доходит до меня мелким ходом и здоровается. "Здравствуйте, - говорит, - Анисья Васильевна. Сколько, говорит, лет, сколько зим не виделись с вами..." Мне бы, дуре, мешок у Димитрия Наумыча схватить, а я гляжу на штиблеты и не двигаюсь. Отвык от меня мужик. Штиблеты носит. С городскими, может, с комсомолками разговаривает. А Димитрий Наумыч отвечает басом: "Ох, говорит, какая ты есть. Темная, говорит, ты у меня, Анисья Васильевна. Про что, говорит, я с тобой теперь разговаривать буду? Я, говорит, человек просвещенный и депутат советский. Я, говорит, может, четыре правила арифметики знаю. Дробь, говорит, умею... А ты, говорит, вон какая! Небось, говорит, и фамилию не можешь подписывать на бумаге? Другой бы бросил тебя за темноту и необразованность". А я стою у плетня и лепечу: конечно, Димитрий Наумыч, бросьте меня такую-то, что вам стоит. А он берет меня за ручку и отвечает: "Я шутку пошутил, Анисья Васильевна. Я, говорит, это так. Что вы..." "Я, - говорю, - Димитрий Наумыч, будьте спокойны, тоже могу дробь узнать. Или фамилию на бумаге подписывать. Я, говорю, не осрамлю вас, образованного..."
Терапевт встал со стула и прошелся по комнате.
- Ну, ну, - сказал он, - хватит, завралась... Чем болеешь-то?
- Болею-то? Да теперь ничего, Иван Кузьмич. Полегче будто стало теперь. На здоровье не могу пожаловаться... А он-то, Димитрий Наумыч, вроде как шутку выразил.
- Ну да, пошутил, - сказал терапевт. - Конечно, пошутил... Порошков, может, тебе дать?
- А не надо, - сказала Анисья. - Спасибо тебе, Иван Кузьмич, за советы. Мне, конечно, теперь сильно полегчала. Досвиданьице.
И Анисья, оставив на столе кулек с зерном, пошла к двери. Потом вернулась.
- Дробь-то мне, Иван Кузьмич... Где мне про эту самую дробь-то теперь узнать? К учителю, что ли, мне ехать?
- К учителю, - сказал терапевт, вздыхая, - конечно, к учителю. Медицины это не касается.
Анисья низко поклонилась и вышла на улицу. Звучит начало песни «Будьте здоровы» Утёсова

Содержание